Внимание — мины!
П. А. Заводчиков, полковник в отставке. Командир 34-го отдельного инженерного батальона миноискателей
Батальон специального назначения
Приказ, врученный мне в штабе фронта, был краток: начать и закончить в короткий срок формирование специальной воинской части, которая была названа 5-м армейским отрядом истребителей танков. Было это в первых числах августа 1941 года.
Меня спрашивали:
— Что это за отряд истребителей танков? При чем тут собаки, которых у нас полно?
Было это изобретением коллектива Центральной школы военного собаководства, впервые проверенным практически в 1939 году на Халхин-Голе.
Собаку надо было научить броску под танк, причем с короткого расстояния, чтобы она быстро оказалась в «мертвом» пространстве. Во вьюк собаки закладывалось 2–4 килограмма взрывчатки.
Надо отдать должное управлениям и отделам штаба фронта, особенно инженерному и связи. С их помощью [294] формирование отряда шло без задержек. Отдел кадров выискивал в частях нужных нам офицеров-специалистов. Явились мои сослуживцы по окружной школе ЛенВО Ф. А. Коробов, М. Д. Засимук, Иван Буйвол, И. С. Воякин, В. В. Ермолинский, лейтенант Абрамов и другие.
Легче всего было набрать собак. Стоило обратиться в клуб служебного собаководства Осоавиахима, и мы получили сотни великолепных дрессированных собак. Пришли к нам из Осоавиахима и известные специалисты-дрессировщики М. Е. Грачев, П. В. Иванов, П. А. Штиглиц.
К назначенному сроку отряд поступил в оперативное подчинение штаба 42-й армии. Не забыть, как тогда, в Пулкове, у шоссе на Пушкин, представлялся я командарму Федюнинскому и начальнику штаба армии генералу Березинскому. Оба были знакомы с применением собак против танков и приняли нас хорошо. Первую роту старшего лейтенанта Батурова придали 6-й бригаде морской пехоты. Взвод лейтенанта Г. М. Михайлова дрался вместе с моряками за вокзал станции Лигово, который не раз переходил из рук в руки. Взвод младшего лейтенанта М. Д. Засимука огнем из карабинов и гранатами отражал фашистов у Кискина. Под Пушкином стояла другая наша рота, а третья держала противотанковую оборону в районе Колпино — Путролово — Московская Славянка.
Местом резервной роты и КП отряда нам назначили район Средней Рогатки. Сюда приходили на отдых и учебу взводы и роты, сменяемые на переднем крае. Здесь шла напряженная учеба, тренировки.
Мы знали, что в июле под Черниговом в армии генерала Лелюшенко собаками были подорваны шесть немецких танков, а в Приднепровье — почти двадцать. Из штаба фронта нам сообщили, что фашистский главный штаб предупреждал свои войска: «Русские применяют собак для подрыва наших танков. Бедное животное при этом гибнет, не принося танку никакого ущерба. Бойцы посмеивались: «А чего тогда предупреждать?»
Большую помощь в снаряжении оказал нам физико-технический институт Академии наук. Об этом вспоминает в своей книге доктор физико-математических наук [295] Н. М. Рейнов: «С работой саперов я познакомился во время войны. Особенно тесная связь существовала у нас с частью, которой командовал майор, потом полковник П. А. Заводчиков. В батальоне задумали использовать собак для подрыва вражеских дотов и блиндажей с помощью взрывных зарядов. Но для этого нужны были особые взрыватели. В нашем институте их быстро сконструировали».
Когда линия фронта стабилизировалась, мы приучили собак со взрывчаткой в специальной сумке бросаться по команде вперед, пробираться по проходу в колючей проволоке в расположение противника или в помещение, где собака чуяла людей.
5-й армейский отряд первоначально входил в состав войск связи (видимо, оттого, что собаки считались средством связи). Фактически мы были специальной саперной частью — подрывниками-минерами. И в 1942 году нас включили в состав боевой саперной семьи с прямым подчинением начальнику инженерных войск фронта. Весной 1942 года мы получили пополнение из ленинградских девушек-блокадниц (об их боевой службе мною совместно с С. С. Самойловым написана книга «Девичья команда»). В ходе наступательных боев собака — истребитель танков теряла свое значение. Мы предложили сделать упряжки из ездовых собак, чтобы доставлять в боевые порядки наступающих войск инженерное имущество и боеприпасы, а обратным рейсом вывозить с поля боя раненых.
На славу поработали девушки со своими упряжками на Неве при прорыве блокады Ленинграда, в красноборских боях. Свыше полутора тысяч раненых бойцов вывезли они тогда с поля боя; десятки тонн инженерно-саперных грузов и бронещитков для пехоты доставили на передний край. В братской могиле в Красном Бору покоятся останки Нади Петровой, Маши Артесьевой. Осколком оторвало руку Тосе Васильевой. Вале Глазуновой пуля пронзила грудь. Погиб любимец роты политрук капитан Прошкин-Акимов...
Вскоре после прорыва блокады меня вызвали к начальнику инженерных войск фронта Б. В. Бычевскому.
— Известно ли вам что-нибудь об использовании собак на розыске мин? [296]
Такого вопроса я, признаться, не ожидал.
Припоминаю опыты одного профессора, которые он ставил в Центральной школе погранвойск, изучая остроту обоняния собак. В эксперименте применялись самые различные пахучие вещества. При этом количество их доводилось до технически возможного минимума. От животного требовалось не только отреагировать на заданный запах, но и выделить этот запах среди других. Работы ученых подтвердили исключительную остроту и избирательность обоняния у собак.
Докладываю Бычевскому:
— Мины имеют комплексный запах взрывчатых веществ, тары, оболочки мины, ее окраски, маскировочного слоя земли с поврежденными корнями растений... Если тренировать собаку на мину, становящуюся условным пищевым раздражителем, думаю, успех будет.
Вскоре через Ладогу, Волхов, Вологду, Ярославль поехал я в Москву. Добрался до Центральной школы погранвойск, получил разрешение побывать на занятиях. В Ленинград возвратился окрыленным. Там, где вожатым собаки удавалось поставить сапера, любящего животных, умеющего обращаться с ними, — успех дела превосходил все ожидания. Определялись собаки с тончайшим обонянием, такие искали мину с охотничьим азартом. Клички особенно удачливых собак стали известными не только в батальоне, а сама работа по разминированию пошла в 5–6 раз быстрее, чем у сапера со щупом или с миноискателем. Собака в некотором роде «зеркало» ее вожатого. Терпеливый и наблюдательный вожатый пользуется полным доверием, собака с ним работает быстро, уверенно и весело.
Разумеется, и самих саперов — вожатых собак минно-розыскной службы — пришлось обучать многому, в том числе и подрывному делу, знакомить со всеми видами минно-взрывных заграждений — наших и немецких, признаками минных полей, их разведкой.
Самым трудным оказалось выработать у собаки навык искать мины при свободном поиске — движении по полосе без поводка. Некоторые собаки при этом уходили далеко от вожатого, он терял их из виду, нервничал. Начинал собаку звать голосом, свистом. Иные собаки [297] жались к ногам хозяина, другие отставали от него. Лишь постепенно наиболее смышленые собаки стали великолепно работать свободным поиском (Дик, Марс, Жук, Инга и другие), что еще больше повысило эффективность работы по разминированию.
Летом 1943 года наши подразделения вышли на разминирование минных полей в районе Колпина, в прилегающей к переднему краю полосе. Здесь, начиная от Рыбацкого и дальше к западу, надо было снять многие минные поля, состоявшие главным образом из противопехотных мин. Этих мин находили столько, что нашим донесениям просто не верили как в инженерном отделе 55-й армии, так и в штабе инжвойск фронта. Установленные в 1941 и 1942 годах, они пришли в такое состояние, что взрывались, как говорили солдаты, от дыхания: их фанерные коробки сгнили, картонные — размякли, чеки взрывателей и боевые пружины были источены ржавчиной.
Некоторые противотанковые мины были начинены гризутином. От холода гризутин становился крайне чувствительным и от малейшего сотрясения взрывался. На одной из таких мин погибла 19-летняя девушка-минер Валя Корнеева. Когда приходилось работать на самом переднем крае, бойцы несли потери и от огня противника.
Не сразу научились мы обезвреживать «кусты» (попросту — кучи) таких противопехотных мин, как ППМС и ПМК, которые представляли собой снаряженные жестяные баночки и картонные коробки. Лежали эти мины иногда как высыпанные из мешка, но уже успели зарасти густой травой или покрыться мхом. Найдя одну такую мину, сапер занимался ею и неосторожным движением взрывал другие. Приказ, запретивший разрядку противопехотных мин, почти полностью прекратил наши потери в тот период. Обнаруженные мины стали подрывать на месте, не трогая их.
Собаки минно-розыскной службы работали хорошо. Осенью 1943 года овчарка Ласка следовала свободно, без поводка, по широкому проходу, сделанному весной в бывшем немецком минном поле. Проход этот служил дорогой для нашего транспорта и людей. Идя впереди взвода свободно, без поводка, принюхиваясь к земле, [298] Ласка неожиданно села в проходе, дав этим сигнал о мине. Это всех удивило. Проход был тщательно проверен. И здесь сняли 32 противотанковые мины, которые стояли попарно одна над другой на глубине 50–60 см! В другой раз собака Нерка, отыскав мину ПМД-6 в выброшенном грунте, не пожелала двигаться дальше. Вожатый приказывает: «Ищи!», а Нерка садится опять у воронки. Вокруг этой воронки были найдены стоявшие на разной глубине еще 12 таких же мин.
Исключительно тонкое чутье показала прославившаяся в войсках шотландская овчарка Дик. В общей сложности с помощью Дика было найдено свыше 12 тысяч разных мин. В Луге Дик унюхал взрывчатку в подвале здания на главной улице города. Дом выгорел, подвал был засыпан толстым слоем пепла, никто не думал, что тут могло что-то уцелеть. А обнаружили двухтонный заряд, установленный как мина замедленного действия. Под жердевым настилом на Синявинских болотах Дик нашел три диухсоткилограммовых фугаса. Сержант Карманов с помощью собаки по кличке Бобик обнаружил под булыжным покрытием дороги 38 немецких противотанковых мин типа «хольц». И подобных случаев было много.
В январе 1944 года за боевыми порядками советских войск шли воины и нашего, как он теперь назывался, 34-го отдельного инженерного батальона миноискателей; шли, расчищая от миновзрывных заграждений дороги, населенные пункты, предприятия народного хозяйства. Началось наше солдатское участие в работе по восстановлению разрушенного войной.
Где только мы не работали! И в пригородах Ленинграда: Стрельна, Петергоф, Пулково, Пушкин, Павловск и дальше — смотрю на карту — Луга, Нарва, Эстонская ССР; очищали от мин берега и воды Невы, Оредежа, Нарвы, Эма-Йеги, Вуоксы, берега Ладожского и Чудского озер, Московское, Киевское, Рижское шоссе, дороги Карельского перешейка... Всего не перечесть.
Сорок четвертый год закончился для нас в Эстонской ССР. До глубокой зимы разминировали мы города, поселки, поля республики, спасали исторические сооружения. В одном только Вышгороде Таллина нашли [299] заряды в десятки тонн. Много работы нашлось в сланцевом бассейне — Кохтла-Ярве, Кивиэли, Ахтмэ и других. Особенно «нафарширован» был Кивиэли. Минированные штреки, вентиляционные каналы, декавильные пути. В главном штреке обнаружили склад донорита для горных работ — около 15 тонн взрывчатки. Склад уцелел с довоенного времени — пройти мимо? Но ефрейтор Коршунов заподозрил: «Есть какой-нибудь «сюрприз» в этом складе!» Вместе с напарником, работая посменно при свете шахтерских лампочек, они осторожно проверили каждый штабель, каждый ящик. В одном из них и оказалась коварная ловушка: запальная тротиловая шашка со взрывателем натяжного действия. Стоило сдвинуть этот ящик с места, и взрыв огромной силы разрушил бы главный ствол шахты, а заодно и надшахтное здание комбината... За этот подвиг, за бесстрашие и мастерство ефрейтор Коршунов был награжден орденом Отечественной войны.
Наступило мирное время. Каждый год с ранней весны до поздней осени трудились минеры 34-го батальона на сплошном разминировании территории областей Северо-Запада, ликвидировали остатки войны и в самом Ленинграде. Неразорвавшиеся вражеские снаряды запрещалось трогать, их следовало уничтожать на месте. А если это место — жизненный центр предприятия? На заводе «Большевик» экскаватор натолкнулся ковшом на снаряд крупного калибра всего в трех метрах от стены цеха. Как быть? А на «Красном треугольнике» артснаряд увидели в подвале склада готовой продукции. На Балтийском заводе — неразорвавшийся снаряд в 5 метрах от главного стапеля. На Кировском на территории шихтного цеха — морская мина заграждения, полная мелинита; приняли ее за глыбу металла и едва не отправили в мартен...
Иногда просто не верили, что снаряд мы действительно подорвали. Один артиллерийский генерал клятвенно уверял меня:
— Ничего у вас не вышло, не взорвался этот снаряд! Знаете, что наделал бы взрыв?
Тем временем солдаты, расчищавшие место подрыва, нашли крупный, горячий еще осколок, и я, торжествуя, протянул его генералу. [300] А сделан был подрыв так. Над снарядом построили два деревянных сруба, засыпали их несколькими десятками кубометров песка. Сильнейший удар взрыва мог воздействовать на очень близкие стены подвального отсека. Спасая стены, мы выкопали вдоль них канавки глубиной 0,8 и шириной 0,4 метра. Они погасили удар, взрывом их засыпало полностью.
В отдельных случаях наша работа вызывала недоумение или серьезную похвалу самых высококвалифицированных специалистов-подрывников.
Как не вспомнить ликвидацию целого склада артснарядов и минометных мин, который во время войны рухнул с колес эшелона, попавшего под бомбежку. Тысячи снарядов с поврежденными головками лежали здесь в земле и на земле, каждый из них мог взорваться от малейшего сотрясения. Мне поручили осмотр этого места (близ станции Назия). Был со мной специально приехавший из Министерства обороны военный инженер. И мы с ним пришли к выводу: трогать ничего нельзя — ни одного снаряда, ни одной мины.
Подорвать на месте? Но рядом двухколейный железнодорожный путь. В десятке метров — две линии электропередачи высокого напряжения с Волховской и Свирской ГЭС, питающие Ленинград. Над самым складом — телеграфно-телефонные провода, в числе их линии дальней и высокочастотной связи на Мурманск, Архангельск и Дальний Восток. Вопрос о ликвидации этого склада решался в трех министерствах: путей сообщения, связи и электростанций, в ленинградских областных организациях.
Впервые в нашей практике мы применили направленный взрыв. На торчавшие из земли снаряды наложили взрывчатку, а вблизи установили кумулятивные заряды КЗ-10: они должны были взорваться на доли секунды позже того, как взлетит в воздух склад. Рассчитали, чтобы взрывная волна от КЗ-10 отбросила в сторону волны от взорвавшегося склада.
Расчет наш блестяще себя оправдал. Путейцы сообщили: никаких повреждений пути, смещения рельс практически нет. Порадовали и энергетики: ни одного перебитого провода. Через час после взрыва возобновилось движение поездов. [301]
Мастерство и мужество воинов 34-го батальона не раз отмечались в приказах. Памятен приказ начальника инженерных войск Советской Армии маршала инженерных войск М. П. Воробьева об итогах разминирования в первые послевоенные годы: «Есть войсковые части, успешно выполнившие наиболее трудные и опасные задания без потерь в личном составе в течение двух лет... (34-й ОИБМ)».
Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР свыше 40 наших бойцов и командиров были награждены орденами за подвиги в мирное время.
Будем знакомы!
